Когда вода Всемирного потопа
Вернулась вновь в границы берегов,
Из пены уходящего потока
На берег тихо выбралась Любовь.
И растворилась в воздухе до срока…
А срока было – сорок сороков…
…Кружит и кружит марево веков и тысячелетий в бездонном котле безвременья – то вихрит, то петляет, то растекается паутиной по зеркальной глади бытия. И плывут образы, события, люди и целые миры, как клочья облаков на полуденном небе…
***
- Зевран! Зев! Иди сюда, паразит…
Мальчик прячется за бочкой с протухшими объедками, которую раз в три дня золотарь вывозит за околицу. Если не запьет. Видать, запил: бочка набита доверху и смердит – спасу нет. Но маленький эльф не выражает недовольства: вонь – гарантия безопасности, защита от ядовитых насмешек и нежелательных пинков. Его тихая гавань. Место, где можно хоть на пару минут закрыть глаза и спокойно помечтать… Детская рука лезет за пазуху драной рубашонки, и вытаскивает на свет белый старую, расшитую разноцветными нитками эльфийскую перчатку. Мама… Мамочка… Мальчик прижимается лицом к шитью. И через секунду едва успевает засунуть свое сокровище обратно – нашли таки!
- Вот он, стервец! Забирайте его, господин хороший! Эка куда залез, поганец…
Цепкая сухая лапка кастелянши хватает его за шиворот и выволакивает из укрытия. Посреди двора стоит хорошо одетый мужчина средних лет с коротко стрижеными волосами и небольшими колючими глазками неопределенного цвета. Он бесцеремонно перехватывает у кастелянши её добычу, а ей в руку сует три золотые монеты.
- В расчете. Пошли, пацан…
***
Но многих захлебнувшихся любовью
Не докричишься, сколько не зови.
Им счет ведут молва и пустословье,
И этот счет замешан на крови.
А мы поставим свечи в изголовье
Погибших от невиданной любви...
…После того, как битва заканчивается, поле брани обычно не звучит никак. Ну, почти.… Нет-нет, да пролетят раненным журавликом всхлипы - стоны раненых, оружие где-то брякнет, или лекарь, закрыв глаза очередному ушедшему в Тень, прошепчет отходную молитву…
А иногда, как сейчас, единственные звуки, нарушающие почти девственную тишину – треск огня, пожирающего остатки домов и плач ребенка. Крошечная девочка-эльфийка в нарядном, но измаранном платьице, с заляпанными грязью и кровью босыми ножками, замерла возле тел двух убитых эльфов – мужчины и женщины, прижимая к себе маленькую куклу, сшитую из лоскутков кожи, и тянет, тянет, тянет мертвую женщину за локон, захлебываясь слезами и криком:
- Mamae… Mamae! Mа-а-amа-а-ae-е-е-е!!!
Когда животное ранено, на его крик или стон обязательно слетятся стервятники. Так и тут – двое тевинтерцев, крепких, ражих, пышущих довольством от удачной вылазки, вывернулись откуда-то из-за угла и посмотрели друг на друга, радостно оскалясь: добыча! Один прошагал прямо по трупам, наступив между делом прямо на лицо погибшей матери, и обхватил ребенка грязной пятерней за личико:
- О! Смотри, какой хорошенький остроухий клопик!
Девочка зашлась криком и вдруг изо всех сил вцепилась зубками в заскорузлый палец, оказавшийся возле губ.
- Сиськи Андрасте! Да она кусается!
Под хохот дружка пострадавший отвесил ребенку такую оплеуху, что девочка рухнула замертво возле родителей, потеряв сознание. Кукла выпала из омертвевших ручек. А бандит, схватив малышку за волосы, поволок её прямо по земле. И только после слов приятеля о том, что «магистр Лоран за битый товар гроша ломаного не даст», подхватил её повыше и уже не тащил волоком, а просто понес.
Когда они удалились, на пепелище воцарилась гробовая тишина, и только ветер с моря, балуясь, задул - закинул легкую куколку куда-то под тело отца…
***
И много будет странствий и скитаний:
Страна Любви - великая страна!
И с рыцарей своих - для испытаний -
Все строже станет спрашивать она:
Потребует разлук и расстояний,
Лишит покоя, отдыха и сна...
… - Алистер, мальчик мой! Но тебе там действительно будет лучше, поверь!
- Не хочу! Не хочу! Почему я должен уезжать из дому? Почему Вы меня от себя гоните? Вы меня больше не любите, да?! Никто меня не любит, никому я больше не нужен!!!
Маленький заплаканный мальчик смотрел на седоватого сутулого мужчину с таким укором, что тот не выдержал – отвел глаза. Ну как рассказать ребенку, что он ему дорог, но через приличия не переплюнешь, а Изольда из-за дворцовых сплетен мечется, как тигрица в клетке? Или того лучше – сказать малышу, что его родной отец не он, как про то вещает на всех углах злоязыкая молва, а могучий непобедимый рыцарь и король – Меррик, но об этом говорить строго-настрого запрещено? Эамон печально вздохнул, посмотрел мальчику в глаза и единственное, что смог выдавить из себя:
- Так надо, малыш. Так надо…
Мальчик словно окаменел, только желваки на скулах играли, совсем по-отцовски.… Эх, с возрастом схожесть будет еще сильнее бросаться в глаза.… Эамон погладил вихрастую голову и тяжело уронил:
- Ступай.
Алистер отдернулся от ласкающей руки, яростно сверкнул глазами и, взмахнув кулачком, запустил что-то маленькое в замковую стену. Предмет стукнул в кладку, тихо звякнул и упал в полынь, в изобилии росшую под стеной. Мальчик же развернулся, и гордо, не оглядываясь, пошел в сторону телеги, возле которой ожидал его молодой храмовник-сопровождающий.
- Мистер Брин, я простился, мы можем ехать…
Храмовник молча кивнул и жестом пригласил ребенка забираться на телегу – до Кинлок Холда ехать было хоть и не долго, но темнело быстро, потому стоило поторопиться. Повозка тронулась, и никто из отъезжающих не обернулся посмотреть, что делает эрл Эамон, оставшийся подле стены. А он встал на колени прямо в пыль на том месте, куда ребенок выкинул с горя амулет, и руками шарил вокруг, просеивая её, копошился в траве в поисках безделушки. Наконец, он нашел пропажу и смахнул грязь с крошечного изображения лика Андрасте, посредине которого зазмеилась трещина…
***
И чудаки - еще такие есть -
Вдыхают полной грудью эту смесь,
И ни наград не ждут, ни наказанья, -
И, думая, что дышат просто так,
Они внезапно попадают в такт
Такого же неровного дыханья.
…Вы когда-нибудь видели, как в пустыне двигаются дюны? Нет? Они медленно перетекают песчинками, в ту сторону, откуда подует ветер, волна за волной, волна за волной.… Так на лице Зеврана сменялись все те мысли, которые он умудрился передумать за эти тягучие мгновенья, пока одновременно, слегка прищурясь рассматривал Ринну – взъерошенную, с полурасстегнутым корсажем, злую, как чертик из табакерки. Ринна и сама осознавала, что видок у неё тот еще, но, чтобы ее так разглядывали?! Она только открыла рот, чтобы взорваться какой-нибудь убийственной тирадой, когда Зевран вдруг улыбнулся – ясно и по-мальчишечьи, сам себе кивнул и тихо сказал:
- Кажется, Создатель действительно мне сегодня благоволит…
С этими словами он шагнул вперед, и опять её обнял, но как-то по-другому – сильно и прочно, но одновременно – бережно и нежно. Ринне только и осталось, что посмотреть ему в глаза.… Там плескалось такое, что голова опять закружилась – небо манило, зелень звала, тьма укачивала и убаюкивала.… Она ещё успела услышать:
- Только не забывай дышать, mio petalo di rosa…
А потом их губы встретились, и все залило нестерпимым солнечным светом.
***
Но вспять безумцев не поворотить -
Они уже согласны заплатить:
Любой ценой - и жизнью бы рискнули, -
Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить
Волшебную невидимую нить,
Которую меж ними протянули.
… Голос Зеврана был сух и надтреснут, когда он переспросил Тальесена:
- Ты уверен?
Тальесен, наливавший себе бренди в бокал, не глядя на Зева, передернул плечами:
- Ты же знаешь, какими соловьями разливаются посетители в апартаментах Мастера Ринальди. Он же наш бог по части дознания и пыток! Так что будь спокоен – твоя пигалица была не при делах. Ну, извиняй, дружище, я ошибся...
- Ошибся?!
Зевран взревел и кинулся на Тальесена с ножом, но тот тоже не дремал – перехватил атакующего эльфа на подходе, и сам огрел его бутылкой.
- Не будь мы друзьями, я бы замочил тебя на месте!
- Друзьями?! – Зевран, пошатываясь, встал с пола, и, вытерев рукавом струйку крови, бежавшую по виску из-под волос, прошипел. – Ты убил единственную женщину на земле, которую я любил! Никогда не называй меня больше другом…
Зевран пошел на выход, а Тальесен, глядя ему в спину, еще раз пожал плечами и сказал:
- Как знаешь.… Только не забудь, что казнить её велел ты!
Спина Зеврана дрогнула, как от удара. Эльф вышел в коридор, и машинально перебирая ногами в сторону кабинета Гильдмастера, видел перед глазами только лицо Ринны, запрокинутое из-за волос, безжалостно схваченных рукой Тальесена. Гордое, бледное, такое любимое лицо… Её глаза, сверкающие гневом, как две звездочки. И то, как она сказала ему на прощанье с жалостью и безразличием к собственной судьбе:
- Я все равно буду любить тебя…
Дверь кабинета неожиданно выросла перед глазами. Зевран ни о чем больше не раздумывал. Постучав, он вошел, и сказал с порога:
- Тот контракт, в Ферелдене.… По части ликвидации Серых Стражей… Он еще в силе? Я берусь.
***
Свежий ветер избранных пьянил,
С ног сбивал, из мертвых воскрешал…
Потому что если не любил -
Значит, и не жил, и не дышал…
…Был долгий холод и свет…
А когда сознание вернулось в тело, началась «жизнь «после». Над почти угасшим телом Ринны Фалон склонился Чёрный Человек.
Маг вернул Ринне жизнь, но поработил её тело, превратив его в послушную марионетку, подчиняющуюся всем приказам своего господина. Мефисто велел молчать – и за шесть лет рабства Ринна считанные разы открывала рот, только для того, чтобы доложить господину о проделанной работе. Маг велел удовлетворять его прихоти – и ежевечернее Ринна являлась точно по расписанию к его опочивальне, чтобы потом либо проследовать по его приказу на ложе, либо – отправиться в подвал убежища Мефисто и отдать своё тело для проведения очередной серии его изуверских опытов.
Спустя шесть долгих лет ада ей удалось раскрыть его тайну и убить Мефисто. Но за убийством мага оказалась пустота. Пустота бытия. Для антиванских Воронов Ринна Фалон была потеряна шесть лет назад. Для остального мира её раньше, в принципе, не существовало.… Потратив с неделю на обыск логова мага, подсчет добычи и наслаждение свободой, Ринна задумалась – а что дальше? И в сумраке спутанных мыслей всплыло знакомое до боли лицо. Зевран…
***
И душам их дано бродить в цветах,
Их голосам дано сливаться в такт,
И вечностью дышать в одно дыханье,
И встретиться - со вздохом на устах -
На хрупких переправах и мостах,
На узких перекрестках мирозданья.
…По закоулкам и тупикам большой пещеры под озером Каленхад вечно гуляли сквозняки. Не то, чтобы Азазеля это сильно беспокоило, но писать хвостом и так неудобно, а когда лист все время трепыхается – просто беда. Потому Зязик разложил по краям свежесворованного из хранилища Башни чистого свитка маленькие камушки, и теперь бегал по нему туда-сюда с чернильницей в лапках, конспектируя для несравненной Розамунды свои видения.
«…Только представь, дорогая», - быстро и убористо выводил он. – «… Они обойдут и объедут весь Тедас! Тевинтер, Ривейн и Неварра, Орлей и Пар Волен… Вольную Марку – вдоль и поперек! Им ведь предстоит найти свои Предметы силы, а это всегда было непросто, ты же знаешь.… Вот Зеврану, например, для начала надо будет коготь кузена моего приснопамятного, Андорала, найти. Мерзкий же был драконишка, я тебе доложу! Но об этом позже, любимая.… Так эта железяка валяется черти где, аж на Поле последней битвы. А все заладили - Айсли, Айсли… Дурни! Там еще стрелялка одна эльфийская есть, только она не для троицы… Девчонка какая-то рыжая из неё стрелять наладится. Как её там? Фи.… Фи…»
- А-а-а-чхи!
Азазель чихнул и посадил на лист сочную кляксу.
«…Уф! Прости, дорогая – сквозняк. Так о чем это я? Ах, да – лучница. Рыжая. Егоза. Ага. И храмовник бывший с ней, ох и нелюдимое же создание! Впрочем, его понять можно – от нехватки лириума головенка-то бо-бо, а? Хе-хе.… А за слезами Андрастиными идти не желает – честное воровство его рыцарскую честь задевает, видите ли! Ну, это его проблемы. Вылечиться захочет – не пойдет, а побежит! И собак его вечножрущий – тоже».
Азазель вспомнил аппетиты мабари по кличке Туман, и содрогнулся.
«Вот только пусть попробует меня откуда-нибудь слизнуть – враз закаменю!».
Зязик выдохнул, и продолжил:
«А у рыжика есть мыш, летучий. Лириума объевшийся в детстве. Картинки все показывает.… Зато огненным пуком комаров сбивать не умеет!»
Зязик подумал, и вымарал последнее предложение – он был стеснительный дракончик, и не любил хвастаться своими достижениями.
«…Алистеру, само собой, родовую гордость надо будет вернуть – легендарный меч Каленхада. Не поверишь – я знаю, где он! Совсем рядом, даже от озера далеко отходить не надо. Но вот достать его - это ох-хо-хо… Тяжко. Без статуи говорящей не пройти. Я сам, когда туда лазил, чуть без хвоста не остался. А куда деваться-то? Полезут…»
Сочувственно поцокав язычком, Азазель переполз на новый абзац.
«…Эльфиечке, как оно для девчонок завсегда водится, самое сладенькое – Арлатан найти. А в нем – свои Артефакты: Посох Диртамена и Факел Фалон’Дина, мечи такие. Ну, заодно, чтобы прыткость свою доказать и верность, она с любезником своим Фен’Харела разоружит, прямо в его храме. Заодно Зеврану мечик будет, Клык, Когтю под пару. Если они добыть его, конечно, умудрятся…»
Под левым крылом Азазеля зачесалось. После чесальной паузы он продолжил:
«…И вот только когда они все свои причиндалы соберут, тогда и будет им через Флемет истина (а мне, маленькому, блюдечко варенья!)…».
Зязик облизнулся.
«…Хотя какие уж тут секреты? Остаток Древних прикончить надо, чтобы Моры по-новой не затевали, хватит уже. Потому как больше Тедас таких нашествий не вынесет, особенно – если Лукасан поднимется. А дрыхнут они, особенно Лукасан - хитрюга, неподалеку от Черного города, за Завесой. Брр! Уйдешь – можно и не вернуться же!».
Азазель содрогнулся.
«…Вообще пройти туда в живую можно, только если три ключа найти, и тех, кому на геометрию пространства Завесы чихать, всегда назад дорогу найдут - грифонов. Значит, придется им еще и Андерфелс прочесать, есть там одна единственная уцелевшая кладочка, есть! Которую мне, черт побери, придётся высиживать…».
Зязик сначала не хотел любимой расписывать эту часть приключений, но после решился, а то вдруг приревнует?
«... Ты не переживай, эти дети мне будут приемные, потому как просто больше высиживать никто не умеет. И не пугайся, что кто-то из этих котов крылатых будет меня Мамом называть, я ж им таки Мам, хоть и не родной…»
Зязик заглянул в чернильницу – чернил осталось совсем немного, и решил закругляться.
«… Однако находка грифонов не только верхний Тедас потрясет, но и Глубинные Тропы. Порождения Тьмы полезут отовсюду, да какие! Дети по сравнению с ними – мокрицы под веником. И Серым Стражам повсюду от их атак отбиваться придётся, пока герои наши в Черный город войдут. А не войдут – всем нам будет Большой Кирдык…
За сим остаюсь обожающий тебя,
Азазель».
Зязик вздохнул и уселся на край пергамента обозреть свое творение. Хвост он привольно расположил рядом, забыв, что чернила на кончике еще не высохли, и потому на конце листа красуется еще одна жирная клякса…
Я поля влюбленным постелю -
Пусть поют во сне и наяву!..
Я дышу, и значит - я люблю!
Я люблю, и значит - я живу…
