Ретроспектива.
Гостевые покои таверны «Убежище Дейна» = > Кафедральный собор Антивы.
За день до начала квеста.
…Дождь тихонько постукивал по черепице крыши. Еще один день… Серый, как и все предыдущие…
В комнате Ринны было тепло – горел камин. Тепло, тихо и тоскливо. То ли погода способствовала, то ли безделье, но на всех как будто заклятье слабости наложили: Джем философски похрапывал перед огнем, у него на широкой спине развалился Мрак, и на протяжении последнего получаса не мигая, неподвижно следил глазами за Ринной. А она сидела на низком подоконнике единственного в номере окна, свесив одну ногу до пола и поджав в колене другую, и молча глядела в заляпанное дождем стекло.
В памяти, словно вварившись в мозг, висела совсем иная картина, другое окно в другой мире – в мире, путь к которому ей давно был заказан.
…В тот день солнце светило просто по-сумасшедшему. Сквозь высокое, в четыре человеческих роста, витражное окно кафедрального собора Антивы Санта Андрасте Дель Гведиччи оно разукрашивало мозаичные полы храма пестрым разноцветьем бликов. Разноцветные солнечные зайчики сверкали на церковной утвари, скользили по рясам священников, качались на украшениях пришедших на молитву женщин, играли в салочки на оружии и доспехах храмовников… Солнце было везде. Вопреки пословице, гласившей, что «в Антиве часто идут дожди, но всегда цветут цветы». Впрочем, пословица не так уж и ошибалась – цветы действительно были везде: в вазах, в корзинах, в руках прихожан… Лето. Антива. О чем ещё говорить?
Но главным украшением собора в тот момент было не пестрое многоцветье цветочных головок, не многослойный яркий витраж, украшавший окно (буквально произведение искусства, сотворенное мастерами-стеклодувами), а парочка, стоявшая аккурат под ним: черноволосая, со вкусом одетая и причесанная по последней городской моде, эльфийка и белокурый эльф в дорогом, вываренной кожи, колете.
Оба были юны и прекрасны, словно две скульптуры от одного великого мастера: он – дерзок, изящен, атлетически сложен, она – воздушна, прелестна, нежна, в своем богатом убранстве напоминала драгоценную жемчужину на бархатной подушке в тайнике ювелира…
Молодые люди явно были увлечены друг другом, и, как всем было очевидно, мысли их казались заняты отнюдь не молитвами. Впрочем, ну кто в такой день будет попрекать молодость недостатком святости? Молящиеся и сами украдкой поглядывали на них – любуясь, завидуя, некоторые – даже благословляя.… Вот только невдомек было доброхотам, что тихий шепот влюбленных голубков был наполнен отнюдь не романтическими канцонами
Ринна пошевелилась и стоявшая на полу нога зацепила лютню, которую она вчера взяла у местной певички, что бы как следует настроить – обладавшей исключительным слухом Ринны хватило только на два вечера прослушивания того визга ошпаренного кота, который эта бардесса именовала музыкой. Инструмент она настроила ещё вчера, но эта идиотка начнет голосить только вечером, так что… Ринна положила лютню на колени и откинулась на стену. Воспоминания снова потекли своим чередом. Рука сама собой стала перебирать струны.… Ринна не заметила, как стала подпевать в такт своим мыслям.
- Io sono dal
Memoria
Cancellando piogge su vetre… (Я из памяти стираю дождями по стеклу…)
…Эльф поднес к своим губам тонкую девичью руку, и, делая вид, что перецеловывает хрупкие пальчики, прикрываясь ими, тихо шептал:
- Сами понимаете, Madonna Ринна, только исключительные… Какой прелестный парфюм… обстоятельства потребовали для осуществления заказа объединенных сил двух Домов – мэтр Грегорио настолько… Madre Maria ancora ci favorisce, Madonna, почему у Вас такие холодные пальчики?!... неподкупен, чистоплотен и защищен, что подобраться к нему сумеете только вы, с вашим-то ангельским обликом… Нет, это определенно надо исправить!… И особыми умениями… Наше дело будет только Вас к нему технично подвести, так что… Inferno, что Вы делаете нынче вечером?... Можете на нас положиться – мы с Тальесеном действительно лучшие, что бы ни говорили наши завистники...
- Io uso una gomm…
Narrativa! (Я буду ластиком… Фантастика!)
…Дыханье этого хлыща щекотало пальцы. Ринна поймала себя на том, что ей нравится, КАК этот, давно известный всему городу прожженный сердцеед, ловелас и убийца изображает свою влюбленность в неё. Так достоверно, что… Madre Maria ancora ci favorisce! Ринна почувствовала, как у неё загорелись щеки...
- Io fuga è volare ...
Ed diventat traspare… (Улетаю, убегаю, а он прозрачным стал..)
…Внезапно Ринна сказала себе, что у этого ублюдка потрясающие глаза. Большие, в несколько цветов… Зелень леса, темь глубокого, но чистого водоёма, синева небес.… Да, озеро! Большое и глубокое лесное озеро в летний день – вот что такое глаза Зеврана. Точнее, два озера. И опахало густых черных ресниц…
Зевран приподнял бровь.
– Madonna?..
- Voglio girare su uno
Foglia di nuovo! (Я с чистого листа хочу листать!)
…- Madonna, да Вы меня не слушаете!
Голос антиванца прозвучал утверждающе, но несколько удивленно. Похоже, он не ожидал от неё такой реакции. Ха! Как будто она ожидала! Ринне стало неловко. Да так, что она загорелась огнем вся, с головы до ног. Потупив глаза, Ринна попыталась было выдернуть предательски задрожавшую руку, но не тут-то было – вместо того, чтобы её отпустить, Зевран еще крепче сжал её пальцы в своих, и, шагнув вперед, крепко и властно обнял её за талию. Его чертовски завораживающие глаза заискрились весельем:
- Вы не забыли, что мы на задании, Mio caro?! Если бы вы знали, как я люблю получать именно такие задания, окутанные легким флером любви и страсти.… И вдвойне прекрасно, когда тебя сопровождает такая отзывчивая спутница.… Ну же, Tesoro mio, от чего вы так напряглись?! Расслабьтесь. Научитесь получать удовольствие, где только можно…
- E noi non abbiamo
Appena а stato…
Proprio
Un è vi sognio…(А нас словно не было… Все, как во сне, было…)
…- Madonna, как Вы дрожите...
Дрожите? Да она не дрожала – ее просто колотило, как осиновый лист! Ноги внезапно стали ватными. Во рту пересохло. От растерянности Ринна не знала, куда деть глаза и руки… Зевран отпустил пальцы Ринны и перехватил её освободившейся рукой, а первая тихонько, но настойчиво тронулась в путь к краю ее корсажа…
- Mio caro, этот туалет вы заказывали у мадам Римель?! Потрясающий вкус! Вам очень идет. И такие славные пуговки…
Вцепившись пальцами в рукава колета Зеврана, Ринна из последних сил попыталась сосредоточиться, да где там: все её тело стало гиперчувствительным и буквально стонало от желания прижаться к нему. Задание? А? Что? Какое, a fuori, задание?!
- Prima di - giochi memoria… (до поры - игры для memory…)
… Между тем Зевран продолжал атаку: кончик его указательного пальца нежно-нежно погладил верхнюю пуговку корсажа. Ещё движение.… Ещё… Ринна застыла, как камень, и завороженно следила за этой манипуляцией, сгорая от желания оказаться на месте пуговки, чтобы её тоже так гладили, бережно, нежно… Щелк! Ноготь Зеврана внезапно и резко стукнул по пуговице, и та не выдержала – с треском отлетела в сторону. Ринна то ли всхлипнула, то ли ахнула[/u]
- Solo perché?
Solo tacete!
Cuore, del quale si e piangere?
Egli vi ha in carica, non è carica qui!
Sempli cancello le segreto,
Chiavi,
E non dire nessuno di vi qui,
Cancello dal memoria!
Cancello dal memoria…
Cancello… (Только зачем? Просто молчи! Сердце, о ком ты плачешь и кричишь? Ведь он тебя не приручил, совсем не приручил! Просто сотри пароли, ключи, и никому о нём не говори! Сотри его из memory! Сотри его из memory. Сотри…)
…Настырный палец Зеврана аккуратно, буквально на сантим, раздвинул борта корсажа, глаза опустились долу, и от его тихого голоса повеяло жаром:
- Madre Maria ancora ci favorisce, какое сокровище…
Кружилась голова. Так сильно, что ощущение полета даже вызывало небольшую тошноту. И почему так потемнело? Уже вечер? Видимо, Ринна что-то сделала – шевельнулась или выдохнула, потому что голос Зеврана вдруг изменился:
- Tabacco di diavoli! Mia colomba, что с тобой?! Тебе плохо?!
- Io sono da cancellare
È la memoria,
E nessuno dopo
Chiunque di lui…. (Я из памяти стираю, я удалю его.… И больше никого после него…)
…Сильные руки рванули её в сторону витража. Пальцы рвали корсаж, а голос настойчиво шептал:
- Mia colomba … Sole.… Дыши.… Дыши!
Дышать? Ах, да… Ринна с силой втянула в себя воздух, и легкие наконец-то вспомнили его вкус. Ещё не отошедший от треволнений Зевран сердито спросил:
- Да что с тобой такое, женщина? Тебе голову перегрело?!
Как?! Голову?! Да как он смеет!!!! Ринна разъярилась, и злости хватило, чтобы найти силы и вырваться из его объятий. Bulletto! Prosciutto! Bovini! Злые слезы застилали глаза:
- Я не… Я не…
Тут, кажется, до него дошло…
- Capire, dimenticare,
Еd è solo così:
Egli dove vuoto -
Tutti da ancora! (Понимаю, забываю, и это просто так… Он там, где пустота - совсем растаял….)
…Вы когда-нибудь видели, как в пустыне двигаются дюны? Нет? Они медленно перетекают песчинками, в ту сторону, откуда подует ветер, волна за волной, волна за волной.… Так на лице Зеврана сменялись все те мысли, которые он умудрился передумать за эти тягучие мгновенья, пока одновременно, слегка прищурясь рассматривал Ринну – взъерошенную, с полурасстегнутым корсажем, злую, как чертик из табакерки. Ринна и сама осознавала, что видок у неё тот еще, но, чтобы ее так разглядывали?! Она только открыла рот, чтобы взорваться какой-нибудь убийственной тирадой, когда Зевран вдруг улыбнулся – ясно и по-мальчишечьи, сам себе кивнул и тихо сказал:
- Кажется, Создатель действительно мне сегодня благоволит…
С этими словами он шагнул вперед, и опять её обнял, но как-то по-другому – сильно и прочно, но одновременно – бережно и нежно. Ринне только и осталось, что посмотреть ему в глаза.… Там плескалось такое, что голова опять закружилась – небо манило, зелень звала, тьма укачивала и убаюкивала.… Она ещё успела услышать:
- Только не забывай дышать, mio petalo di rosa…
А потом их губы встретились, и все залило нестерпимым солнечным светом
- E noi non abbiamo
Appena а stato…
Proprio
Un è vi sognio…
Prima di - giochi memoria… (А нас просто не было! Всё, как во сне, было. До поры - игры для memory…)
… Пальцы замерли. Музыка смолкла. Дождь продолжал шуршать. И только кот задумчиво смотрел на хозяйку, которая, подняв глаза к небу, через дождливую хмарь, улыбаясь, смотрела на солнце другого мира. Только почему-то слезы сбегали на эту улыбку, да вздрагивало горло, и подернутый синевой жуткий шрам – от уха до уха…
